СЬЮЗЕН: Мы подошли к теме «мы»-пространства — ещё одному культурному тренду, который сегодня набирает популярность.

САРА: Мне кажется, эта тема связана с переходом из эпохи социализированного «я», о которой говорила Сьюзен в самом начале — где люди играли понятные социальные роли и стремились соответствовать внешним ожиданиям — в эпоху индивидуализированного “я”, в которой мы до сих пор по большей части и находимся, и далее — коллективного "я", "мы".

По нашим группам это сейчас очень заметно: фасилитаторы стараются учитывать индивидуальные особенности каждого человека, каждому давать место и внимание, помогать людям высказывать свои индивидуальные потребности, и пока что всё это задвигает “мы-пространство” на второй план. Но именно эта концепция — коллективного “я”, того, как окружающие влияют на нас и как мы влияем на окружающих — сейчас является наиболее передовой, сейчас её время.

Собственно, уже можно увидеть, как в наших группах постепенно меняется атмосфера, постепенно рождается это “мы”, и этот процесс затрагивает каждого участника. Отсюда и возникает общее чувство: “Ого, как нам хорошо вместе!”

Мне кажется, именно в этом “мы-пространстве” движение Authentic Relating и существует с самого начала, но если раньше мы думали, что можем просто ввести новые нормы и договоренности и этого будет достаточно, то теперь мы должны уделять внимание и индивидуальному опыту каждого человека, и социальным трендам, и выстраивать “мы” на этой объемной основе.

ДЖЕЙСОН: Да, пространство “мы” и то, что в нём становится возможным, — это красиво. При этом большинство фасилитаторов аутентичного общения — не профессиональные психологи, но в своих группах мы делаем нечто похожее на групповые процессы, которые проводят психотерапевты. Мы обучены тому, как создавать групповое поле, в котором открываются возможности для совместного обучения, взаимной регуляции, для переживания единения с группой, чувства принадлежности.

СЬЮЗЕН: Я задумалась над возможностью ранить друг друга… Очевидно, чем интенсивнее мы чувствуем свою взаимосвязанность, чем важнее мы друг для друга, тем чувствительнее переживается потеря контакта. А чувство потери контакта или страх этот контакт потерять — это то, что задевает больнее всего.

Мы работаем провайдерами человеческого контакта и помогаем людям в том числе учиться замечать, что именно приводит к его потере, а также учиться замечать возможности для более глубокого контакта в повседневном общении с близкими, которые мы можем использовать (или нет). И все навыки, которые мы осваиваем в практиках аутентичного общения, в конечном счете нужны нам для того, чтобы забрать их в жизнь и начать замечать: кажется, вот тут была возможность для более глубокого контакта с моим партнёром, а я её упустила; пойду это исправлю…

ДЖЕЙСОН: Мне теперь интересно перейти к мета-вопросу: а что такое контакт вообще? Например, мы можем вместе работать над проектом, вместе что-то создавать, и посколько у нас одна миссия и мы все к чему-то идём, мы чувствуем связь друг с другом. Или мы можем вместе готовить еду и разговаривать о том, что в мире происходит, — так человеческий контакт часто и выглядит.

Мы смотрим друг другу в глаза, стараемся не разлетаться вниманием по сторонам, быть с человеком целиком. Привносим в общение сердце — можно и так это описать.

ТИМ: На днях я заметил такой эффект от практик AR. Я рассказывал одному человеку историю из своей жизни и вдруг подумал: а что в наших отношениях вызывает во мне такое желание? Почему мне хочется поделиться именно этой историей и именно с этим человеком? Обычно я не задаюсь вопросом, что такого происходит между нами здесь и сейчас, и не проговариваю свою мотивацию чем-то делиться.

Мне понравилось, как эти практики помогли мне меньше фокусироваться на себе и своей истории и больше — на переживании контакта с человеком, который прямо сейчас находится рядом, и на том, что в этом переживании вызывает во мне желание ему открыться и что-то о себе рассказать.

ДЖЕЙСОН: Да, открытое проговаривание контекста, наших мотивов и желаний — один из главных навыков AR. Даже если мы этого сразу не сделали и начали без предупреждения выливать на собеседника свои мысли, то в любой момент — прямо в процессе или сразу после — мы можем сделать паузу и сказать: “Я это всё сейчас говорю, потому что на самом деле [мне сейчас вот так и хочется вот этого]”. В очень многих ситуациях можно и важно это делать.

САРА: На практике люди обычно боятся разговоров вот этого уровня: “что я чувствую прямо сейчас в твоём присутствии”, “про что для меня наши отношения”, “какие качества я замечаю в нашем общении”, “чего я с тобой на самом деле хочу”.

Мне кажется, этот страх связан с тем, что многие из нас до сих пор делились такого рода интимными переживаниями только на прощание: либо когда расставались с кем-то, либо когда узнавали, что близкий человек смертельно болен и скоро умрёт, и надо успеть поговорить с ним о том, что всегда между нами было, что мы оба чувствовали, но о чём никогда не говорили вслух. А раз это происходило только в таких пограничных ситуациях, то сами по себе эти темы вызывают тревогу: «Наверное, всё очень плохо. Раз мы про это говорим, значит, что-то сильно не так». И это само по себе интересная практика — начинать разговаривать об этом друг с другом, выводить эти темы из тени и замечать, как понемногу наши ожидания начинают меняться и сами отношения тоже меняются.

Мне ещё хочется поговорить об AR как о практике “интимности без дружбы” (или “интимности на одну ночь”, как про это иногда говорят) и о том, что в этом новом пространстве интимности реально происходит.

Но сначала мне интересно послушать Джейсона и Сьюзен, если они хотят что-то добавить.

СЬЮЗЕН: Мне хочется вернуться к теме конфликтов. Я думаю, практики AR могут очень многое дать сегодняшнему поляризованному миру, и многие фасилитаторы только-только начинают в это по-настоящему погружаться.

Вот, допустим, мы обсуждаем тему прививок, надо делать вакцинацию или нет. Один из нас подозрительно относится к вакцинации, другой считает, что сделать прививку разумно и необходимо. И тогда мы можем, например, озвучить контекст: мы сейчас разговариваем, чтобы что? Например, чтобы услышать друг друга. Или чтобы понять, какой индивидуальный жизненный опыт сформировал наши текущие убеждения. И это один из принципов аутентичного общения, который мы умеем и можем в таких ситуациях применять.

Другой принцип, который уже упоминали Сара и Джейсон, — это проговаривание мотивов, желаний. Чего я хочу, когда защищаю свою позицию? На поверхности это может быть что-то вроде “я хочу, чтобы мою точку зрения услышали”. Окей, но чего ещё я на самом деле хочу прямо сейчас, с этими конкретными собеседниками? “Я хочу чувствовать, что ко мне относятся с уважением” и т. д. Мы проговариваем неочевидное.

Понятно, что у людей есть свои позиции, но что им действительно интересно, что им нужно, что тут происходит на более глубоком, более человеческом уровне?

Но способность честно выразить то, что переживаешь здесь и сейчас, способность сказать “Я не чувствую близости с тобой, и мне больно от этого”, — имеет огромный целительный потенциал, и в разобщенном мире, в котором мы сегодня живём, очень важно это уметь.