Мировое движение Authentic Relating
Откуда взялись практики аутентичного общения
и что в них происходит с безопасностью?
О мировом движении аутентичного общения разговаривают:

Сьюзен Кэмбел (Susan Campbell, прародительница движения Authentic Relating, автор книги “Getting Real. 10 Truth Skills You Need to Live an Authentic Life”)

Джейсон Дигз (Jason Digges, один из создателей ART International, автор книги “Conflict = Energy. The Transformative Practice of Authentic Relating”)

Сара Несс (Sara Ness, создательница Authentic Revolution, автор-составитель Большого мануала с описаниями 150+ практик аутентичного общения)

И Питер Лимберг (Peter Limberg, хост и автор проекта The Stoa).

Ниже — сокращенный и отредактированный транскрипт этого разговора.
ДЖЕЙСОН: Это будет разговор о движении Authentic Relating: откуда оно взялось, как развивалось и куда теперь движется.

СЬЮЗЕН: Я начну с исторического контекста. В начале 1960-х в США появилось движение за развитие человеческого потенциала (Human Potential Movement). Как любое социальное движение, оно возникло в ответ на острую социальную проблему — на господствовавший в те годы конформизм. Индивидуальный выбор тогда ограничивался небольшим набором жестких социальных ролей, о какой-либо уникальности и речи не шло, все выглядели и думали “как все”.

Движение Human Potential Movement впервые предложило альтернативу черно-белому мышлению, материализму и консьюмеризму и выдвинуло на передний план нераскрытый человеческий потенциал к развитию, осознанности, взаимовыручке, открытости и системному мышлению.

В группах, которые тогда стали собираться, начали звучать фразы “целое всегда больше, чем простая сумма его частей”, “мы все связаны друг с другом”, “быть здесь и сейчас”, “я-ты” (эта последняя — из философского трактата Мартина Бубера “Я и ты”).
Так в центре внимания впервые оказались отношения между людьми, наша взаимная обусловленность и взаимное влияние друг на друга.
Расцвет этого движения пришелся на 1967-1977 гг. Именно тогда стали появляться Инкаунтер-группы и Т-группы, где люди учились открыто говорить о своём непосредственном опыте, находясь при этом контакте с другими; говорить из переживания, а не о переживании. Эти навыки ложились в основу принципиально нового понимания того, что значит “быть хорошим человеком”.

Я принимала участие в этих группах вместе с Маршаллом Розенбергом и Вернером Эрхардом, и все мы учились в те годы у таких людей, как Грегори Бейтсон, Карл Роджерс и Фриц Перлз.

Это было время экспериментов: ещё не были выработаны правила работы с группами, царила полная свобода и хаос. В этом смысле настоящим пионером был Карл Роджерс, который превращал студенческие занятия в Чикагском Университете в интенсивные неструктурированные групповые процессы.

Примерно тогда же были опубликованы первые книги о дизайне групповых процессов, а также книги с играми и упражнениями для групп и пар, написанные ведущими психологами тех лет.
Вот некоторые из них:
T-Group Theory and Laboratory Method
Carl Rogers on Encounter Groups
Improvisation for the Theater (pdf)
Expanding Your Teaching Potential
The Couple's Journey

В 1996 году я начала собирать карточную игру Getting Real (тогда ещё не книгу) и тестировала её на фестивалях Burning Man и на бизнес-конференциях. Я видела, что людям по-настоящему интересны другие люди, то, как другие устроены изнутри, и активно проверяла, что способствует такому узнаванию, а что нет.

Мне хотелось, чтобы мир постепенно становился более безопасным для честных разговоров, для проживания своей уникальности каждым человеком. На это видение я ориентировалась, выбирая практики, которые в итоге вошли в книгу Getting Real. 10 Truth Skills You Need to Live an Authentic Life.

Я не собиралась становиться прародительницей движения Authentic Relating и долгое время даже не знала о его существовании. Моей целью было научить людей новым навыкам, а не сформировать сообщество. Только в 2000-х, когда на мои собственные группы стали приходить люди из Authentic Man Program, Authentic San Francisco, Authentic Boston и других сообществ, я узнала, что есть такое движение, и что его создатели используют мою книгу как свой основной учебник.

ДЖЕЙСОН: Вообще AR как движение появилось в середине 2000-х в Сан-Франциско. Тогда впервые родилось нечто, что процентов на 80 пересекалось с происходящим в группах Human Potential Movement, но с особым фокусом на уникальную магию, которая возникает, когда мы перестаем думать о прошлом и беспокоиться о будущем и направляем всё внимание исключительно на то, что происходит с нами и между нами прямо здесь и сейчас.

Конечно, в обычной жизни это тоже постоянно с нами происходит, но недолго.
Вот вы пришли в это “здесь и сейчас” секунд на пятнадцать, разделили с кем-то этот полный интимности момент и сразу же убежали — в телефон или ещё куда-то.
Но если заниматься этим специально, как отдельной практикой, если не отвлекаясь быть “здесь и сейчас” час или два или целый уикенд, то в нашем внутреннем развитии, в степени нашей осознанности, в понимании самих себя и других людей происходят реальные, заметные изменения.

Те, кто стал собирать такие группы в Сан-Франциско — а это были Декер Кунов (Decker Cunov), Гай Сенгсток (Guy Sengstock) и другие люди, у которых мы с Сарой потом учились — вывели те фреймы, которые раньше действовали только в психотерапевтической среде и перенесли в среду равных, в то, что может происходить между друзьями. Из этого родился Circling, который по сути представляет собой продвинутую практику аутентичного общения.

В одной из вариаций Circling группа целый час уделяет внимание одному из участников, его опыту, его “здесь и сейчас”. Как если бы человек оказался в кругу пяти-шести терапевтов, полностью включенных, внимательных, принимающих и искренне интересующихся его опытом. Такая практика может быть очень целительной, и вокруг неё стали создаваться большие сообщества.

Сейчас сообщества аутентичного общения продолжают возникать в самых разных местах, сотни людей проходят обучение, становятся фасилитаторами и формируют это огромное децентрализованное мировое движение.

Но нам ещё многому предстоит научиться. Мы, например, уже знаем, что практики аутентичного общения повышают эмоциональный интеллект, если честно ими заниматься в течение нескольких месяцев, но мы не понимаем до конца, чем конкретно эмоциональный интеллект отличается от социального, межличностного интеллекта, и как они между собой взаимосвязаны. Это перекликается с тем, о чем говорила Сьюзен: сначала практики были ориентированы на развитие новых навыков, потом мы с их помощью стали формировать сообщества, а теперь снова возвращаемся к конкретным навыкам.

САРА: Я узнала о практиках аутентичного общения из маленького мануала с играми, который собрали Декер Кунов (Decker Cunov) и Брайан Бэйер (Bryan Bayer) на основе опыта ведения групп сначала в Сан-Франциско, а потом в Integral Center в Боулдере. Я тогда была студенткой, совершенно ничего про всё это не знала, но мне хотелось иметь друзей, и я подумала: похоже, это крутой способ их завести.

В то время — в 2012 году — я стала изучать, как живут, работают и сосуществуют свободные молодые люди с 21 до 35 лет — в период между получением диплома и рождением детей (в одном исследовании этот период назвали “периодом странствий Одиссея”). Такого времени раньше не было: большинство молодых людей вступали в брак довольно рано, вскоре после окончания школы или колледжа. А теперь мы по-новому организуем жизнь, у нас появилась потребность в сообществе единомышленников, и даже люди постарше стали приходить к идее, что можно не ограничивать свою социальную сеть семьей, особенно если детей у вас нет.
Мы сейчас впервые изобретаем новый формат жизни: в компании друзей, в сообществе, в среде единомышленников.
Оказалось, что практики аутентичного общения помогают создавать такие сообщества. Они убирают многие препятствия, делают процесс быстрее и проще. По сути, с их помощью мы начинаем играть в новую социальную игру, причем действующие в ней правила и договоренности заранее ясны. Тогда мы можем сразу начать общаться гораздо более открыто и свободно, потому что нам больше не нужно строить предположения о том, что будет уместно, а что нет, и на всякий случай заранее ограничивать себя набором общепринятых социальных шаблонов, оставляя только те свои проявления, темы для разговоров или способы взаимодействия, которые по умолчанию считаются “нормальными” и подходят для большинства социальных ситуаций.

Когда в 2012 году мы стали впервые делать эти практики, то быстро обнаружили, что хотим друг с другом не только практиковать, но и жить, работать, ходить на свидания. Многие, и я в том числе, до сих пор вспоминают то время как одно из самых живых и счастливых. Мы вместе творили, экспериментировали, ссорились, учились. Мы впервые оказались в настоящем живом сообществе и получали неповторимый опыт — ничего подобного мы раньше не испытывали и даже не знали, что такое возможно.

Я начала записывать и собирать описания игр, которые мы практиковали в Austin Community. Параллельно я экспериментировала с тем, что сейчас называют “открытым лидерством” — с идеей “а давайте всех научим фасилитировать, чтобы любой человек мог это делать, и будем получать разный опыт и развиваться друг об друга”.

Сейчас мне кажется, что многим из наших фасилитаторов вообще не стоило доверять группы, но с другой стороны, теперь они превратились в опытных, высококвалифицированных лидеров, а я многое узнала о разных стилях лидерства и исследовала, чем лидерство отличается от фасилитации. Сейчас это стало одним из трендов, многие про это думают и пишут.

Так что изначально нами двигало желание создать своё сообщество, а дальше движение развивалось и росло, мы стали вливаться в более обширные социальные потоки, потому что заниматься только своим сообществом нецелесообразно с финансовой точки зрения — люди пока не готовы за это платить. Мы стали соединять свои наработки с тем, что сегодня делает движение майндфулнес, с тем, что делают психотерапевты, работающие с травмой. Отдельным большим направлением стало обучение фасилитации и продвижение именно фасилитации (а не только лидерства) как нормы. Этому во многом поспособствовал agile, где scrum-коучи — а их сегодня огромное количество — это именно фасилитаторы.

ВОПРОС: В чем сходства и различия между практиками аутентичного общения и Т-группами — и Инкаунтер-группами?

ДЖЕЙСОН: Насколько я знаю, в Инкаунтер-группах открытая конфронтация и конфликты были обязательной частью группового процесса, людей сталкивали друг с другом, чтобы они могли через это расти. Стиль Т-групп был скорее академическим.

СЬЮЗЕН: Соглашусь. Инкаунтер-группы в основном проходили на западе США, в учебном центре Esalen, и это был настоящий дикий запад, о безопасности тогда мало думали.

Т-группы такими не были, их вели очень аккуратно: “говори из своего опыта, не заходи на чужую территорию, отслеживай свои проекции”, — в таком стиле.

А на западном побережье в это время происходили борцовские поединки. Людям делали больно, было много наготы. На одну такую группу я приехала вместе с мужем и ведущий меня спросил: “Что в теле твоего партнёра тебе больше всего нравится? А что в его теле тебе больше всего не нравится?” И это были нормальные по тем временам вопросы. Границы допустимого много и намеренно нарушались. Но именно эти группы меня сильно укрепили и, например, научили хорошо справляться с направленным на меня гневом (чего я раньше очень боялась).

ДЖЕЙСОН: Что-то похожее происходило в движении аутентичного общения лет 8-9 назад, когда появились Circling Europe. Мы с Сарой пошли к ним на курс, и он оказался охренеть каким провокативным. Мы доходили до последних границ того, что можно считать человечным, и действительно сильно эти границы сотрясали. Организаторы потом получили кучу жалоб, многие участники были ретравматизированы, и в дальнейшем Circling Europe это учли и стали уделять безопасности больше внимания.

Вопрос безопасности — один из ключевых вопросов. Мы много думали, как обходиться с безопасностью на группах аутентичного общения.
В одних субкультурах безопасность ставится
на первое место, а где-то (например, на Burning Man) — на третье: всё ещё очень важное,
но всё же не первое.

САРА: Этот вопрос много обсуждался в Остине, потому что сначала мы создали здесь сообщество аутентичного общения, а потом я познакомила между собой будущих лидеров Authentic Europe, где уровень безопасности уже сильно отличался от того, что делала я, и у нас возникало много конфликтов по этому поводу, из которых я в итоге сделала несколько полезных выводов.

Во-первых, я поняла, что люди могут сами выбирать тот уровень безопасности, который им нужен, и нарушения правил безопасности чаще всего не так страшны, как мне могло казаться. Я, например, реально боялась, что происходящее в Circling Europe способно причинить участникам очень серьезный вред, но этого чаще всего не происходило. У кого-то, безусловно, был плохой опыт, но в целом люди оказались намного крепче, чем я предполагала.

Во-вторых, стало ясно, что моя задача как лидера — очертить очень ясные границы для тех, кому не стоит принимать участие в моем ивенте, даже если они пропустили эти пункты в описании и всё равно ко мне пришли. Я говорю что-то вроде: “Я заметила X или Y, за этим может последовать Z. Для вас это окей? Хочу вас об этом предупредить”.

Ещё одно важное понимание — что на разных этапах группового процесса участникам требуется разный уровень безопасности. Поэтому вначале я создаю необходимый контейнер, проговариваю правила и договоренности, очень много со всеми нянчусь и предлагаю максимально ясные, структурированные игровые практики. А затем понемногу отпускаю контроль и прошу людей брать на себя больше ответственности за свой опыт.

Мне кажется важным обучать людей тому, как создавать для себя безопасное пространство изнутри, самостоятельно, и в то же время помнить о том, что безопасность и ощущение безопасности очень относительны.
Это сильно зависит от среды, от атмосферы, и если для кого-то атмосфера ощущается как небезопасная (по любой причине), я не могу ожидать, что эти люди мне про это скажут, что они смогут в небезопасной для себя обстановке встать и заявить о своих потребностях вслух. Мне нужно явно и напрямую об этом спрашивать и внимательно следить, что происходит в группе, что происходит с каждым участником, и при этом не обвинять себя в том, что я заранее не смогла всё учесть, потому что потребности у разных людей будут разные.

И последнее. Сейчас считается нормальным ожидать от ведущего группы гарантий абсолютной безопасности. Типа, ты как лидер должен был заранее знать, какой уровень безопасности мне понадобится, и обеспечить его мне. А то, чему учу фасилитаторов я — это как помогать людям вовремя замечать свои потребности и говорить о них. И я всегда напоминаю своим студентам о том, что им тоже предстоит вести группы и когда-нибудь они откажутся на моём месте. Как бы они сами тогда поступили? Как бы они хотели, чтобы поступила я? В общем, вопрос безопасности — это сложный и деликатный вопрос. Мне интересно его исследовать.

ДЖЕЙСОН: Да, это деликатная тема, потому что ощущение безопасности зависит и от действий фасилитатора (как он задает контекст, как распоряжается данной ему лидерской властью), и от всех остальных участников.

Когда я вел обучающие курсы, то в первый же час говорил группе что-то вроде “Это не безопасное пространство. Я здесь не для того, чтобы создавать для вас безопасную среду”. Я давал этому сообщению немного повисеть в воздухе, привлечь общее внимание, а затем добавлял: “На самом деле, уровень безопасности — это переменная, которую мы будем вместе двигать, а не что-то статичное. Если мы будем приближаться к своим границам, мы сможем очень многому научиться”.

Часто мы даже не знаем, где проходят наши границы, пока их кто-нибудь не нарушит. И в большинстве случаев ничего страшного при этом не произойдёт (если, конечно, речь не идёт о физическом насилии или других экстремальных случаях). Чаще всего нарушение границы — это повод научиться яснее её устанавливать, прямо говорить о ней. А для другого человека это шанс увидеть, кто перед ним, какие у этого человека потребности, в чем его особенности. Это возможность для контакта, для реального узнавания друг друга, для сонастройки.

СЬЮЗЕН: Подведу итог. По сути вы описали, как движение AR развивается с учетом полученного фидбека. И одно из главных направлений развития сегодня связано с гораздо большей информированностью о том, что такое травма и травматические реакции. Как сказала Сара, если человек не чувствует себя в безопасности, он даже не сможет сказать об этом, постоять за себя, и лидерам групп важно принимать это во внимание.

В смысле безопасности мы сейчас переходим на новый уровень. Я стараюсь учить людей вовремя замечать, когда их триггерит или когда триггерит кого-то другого, и понимать, что в группе мы все друг с другом взаимосвязаны, и наши нервные системы улавливают, если кто-то из нас оказывается в стрессе.

Это подводит нас к теме «мы»-пространства — ещё одному культурному тренду, который сегодня набирает популярность.

Это первый из четырех постов

о движении Authentic Relating:


  1. Откуда взялись практики аутентичного общения и что в них происходит с безопасностью?
  2. Пространство "мы", страхи и конфликты
  3. Нарциссы и социальный контроль. Интимность без дружбы
  4. Децентрализованная AR-революция и официальные исследования
Полная запись на Youtube.
Made on
Tilda